Как Арина со Светланой счастье нашли: повесть о любви, что сильнее предательства
Ох, детушки мои, присаживайтесь поближе, расскажу вам историю, что в сердце моём, как старая песня, живёт. Сижу я тут, в доме престарелых, носки вяжу, а мысли улетают назад, в мои молодые годы. Родня меня сюда отправила, говорят, чтоб покой был, а я только воспоминания перебираю, будто бусы. И эта повесть — про меня, Арину, и про мою дочку Светланку, про то, как жизнь научила нас, что такое настоящее счастье.
Было это давно, когда я ещё глупой была, верила, что любовь — это вечный праздник. Встретила я Витьку — высокий, глаза горят, язык, как мёд, сладкий. Влюбилась по уши, думала, вместе горы свернём. Поженились мы, и скоро я забеременела. Витька аж светился: «Сын будет, Аришка! Наследник мой!». Уже и шампанское купил, и планы строил, как этот сын мир покорит. Я смеялась, гладила живот, представляла, как мы втроём гулять будем по парку, как семья.
Но родилась у меня девочка. Тихая, лёгкая, словно пёрышко, с глазками, как весеннее небо. Назвала я её Светланой — потому что она, как свет, в мою жизнь вошла. А Витька… не пришёл. Ни в роддом, ни за выпиской. Молчит, будто его и не было. Мать его, Галина Петровна, ещё и нож в сердце воткнула: «Девчонка? Ну, отдайте куда-нибудь, зачем она вам?». Я слушала, а слёзы сами катились. Как можно? Это же моя кровиночка, моё сердце!
Вернулась я из роддома одна. Светланку к груди прижала, сумку на плечо — и в никуда. Жить с Витькой я не могла, а родители мои далеко были, не до них. Поселились мы у бабы Тани, в старой коммуналке. Комнатка тесная, стены тонкие, но тёплая. Баба Таня, хоть и ворчала порой, сердце имела золотое. То чаю горячего нальёт, то кашу сварганяет, то Светланку покачает, когда я на работу бежала. «Не тужи, Арин, — говорила. — Бог видит твои слёзы, даст вам счастье». И я верила, иначе бы не выжила.
Жили мы бедно, ох, как бедно. Днём я в киоске стояла, газеты и сигареты продавала, а ночью офисы мыла — полы, окна, столы. Руки трескались, спина гудела, ног не чуяла. Но когда Светланка улыбалась, когда её ручонки ко мне тянулись, всё забывалось. Она была моей радостью, моим смыслом. Про Витьку не спрашивала — мала ещё, но чувствовала, что маме больно. Я старалась не плакать при ней, хоть ночами подушка от слёз мокрой была.
Прошло лет пять. Светланка в садик уже ходила, косички я ей заплетала, а сама всё думала: как так вышло, что мужчина, который в любви клялся, от нас отвернулся? Но жизнь не ждала моих раздумий — надо было есть, одевать ребёнка, за коммуналку платить. Баба Таня помогала, как могла, и я ей за это до гроба благодарна. Она мне не раз говорила: «Арин, родные не те, с кем кровь одна, а те, кто в беде руку подаст». И правда её была.
Однажды иду я с работы, усталая, как собака, аж вижу — у нашего дома мерседес чёрный стоит, блестит, как в кино. А рядом — Витька. Постарел слегка, но тот же самый — перстень золотой, рубашка дорогая, причёска модная. И мальчик с ним, лет четырёх, как две капли воды на него похожий. Увидел он меня — и побелел, как мел. Светланка моя, смелая, тянет меня за руку:
— Мама, кто это?
Витька глаза в неё уставил, даже язык отнялся. Потому что дочь его, та самая, от которой он сбежал. А тут дверь машины хлопнула, и выскочила его новая — в леопардовой шубе, с губами, как у утки, и голосом, словно на рынке. «Вить, кто эти нищие?» — визжит. Мальчик её поддержал: «Пап, поехали, они грязные!».
У меня в груди всё сжалось, но я голову подняла. Взяла Светланку за руку и пошла. Медленно, с достоинством. Потому что мы не нищие, мы — семья. Витька за угол рванул, видно, хотел что-то сказать, но не решился. И слава богу. Что он мог? Извиниться? Поздно, дружок, поздно. Двери, что однажды захлопнулись, не всегда открываются.
Дома пахло щами — баба Таня оставила. Светланка села ужинать, а я ей косичку гладила. Спросила она: «Мама, кто тот дядя?». А я только ответила: «Человек из прошлого, дочка. Нам без него лучше». Она кивнула, потому что в её пяти годах мудрости было больше, чем в Витьке за всю жизнь.
А про него я потом слышала от соседей. Говорили, сидел он в баре, виски пил, в потолок смотрел. Может, и понял, что настоящее счастье променял на перстни и мерседесы. Но время вспять не повернёшь. Его новая, слышала, недолго с ним продержалась — нашла себе побогаче. А мальчик тот, сын его, рос без отца, потому что Витька не для детей, ему бы в карты игра да водку пить.
Светланка моя выросла красавицей. Училась хорошо, в университет поступила, сейчас работает, мне помогает. Про Витьку мы не вспоминали — не о чем было. А я, хоть и в доме престарелых, не грущу. Потому что знаю: мы со Светланкой выстояли. И не потому, что сильные, а потому, что любили друг друга. И баба Таня, царство ей небесное, всегда с нами была — в каждой тарелке щей, в каждом добром слове.
Вот так, мои хорошие. Запомните: счастье не в деньгах, не в блестящих машинах. Счастье — когда тебя любят. Даже если тихо, даже если в тесной комнатке, где пахнет щами и детским сном. И когда решаете, с кем жизнь делить, смотрите в сердце, а не на золотые перстни. Потому что сердце не предаст, а золото — просто холодный металл.
