Ну что, безработные, проснулись? шепчет Алёна своему отражению в зеркале ванной. Отражение ничего не отвечает, лишь безмятежно смотрит обратно.
Кухня пустует, холодильник гудит, будто пытается заполнить тишину. Кофе кончился, зубная паста тоже. Остаётся старый плед, ветхий зонт и ощущение, что жизнь рушится не вчера, а давно; вчера лишь официально подтвердилось.
Без слёз, встаём и придумываем чтото. Например уехать хотя бы на пару дней, произносит она, вытаскивая из шкафа потрёпанную кожаную сумку, которой пользовалась в командировках по России. Угол надорван, молния отказывается застегиваться до конца, а запах ковролина напоминает гостиницы. Странным образом сумка успокаивает её.
Три дня. Куданибудь, где никто не будет задавать вопросов, решает Алёна.
В полдень она прибывает на Московский Курский вокзал, когда город замирает в обеденной паузе: солнце печёт в лицо, люди спешат навстречу, а мысли летят в никуда. Через час должна прийти электричка. Сумка кажется тяжёлой, тяжёлее, чем дома.
У вокзалного перрона она замечает его.
Сидит у столика без билета, серый, лохматый, глаза тусклые, как выцветшее бельё после дождя. Рядом лежит тканевая сумка, будто её бросили и не вернулись. Алёна подходит. Пёс не двигается, лишь переводит взгляд. На ошейнике потрёпанная, но разборчивая бирка гласит: «Если ты читаешь это помоги мне вернуться домой».
Шутка? спрашивает она. Или ты серьёзно?
Ответа нет, лишь ровное дыхание и взгляд, будто он уже знает, что она всё равно вернётся.
Алёна отходит, покупает билет и садится на скамейку подальше. Пёс наблюдает за проходящими, но никого не выбирает.
Что ты ждёшь? спрашивает она. Навигатор встроен?
Никакой реакции, лишь взгляд, полнй тихой надежды.
Когда прибывает электричка, Алёна встаёт. Пёс не следует за ней, но уши настораживают этого хватает.
Ладно, не знаю, куда ты, но три дня поедешь со мной. До деревни доберёмся там разберёмся, говорит она. Пёс встаёт и идёт за ней без поводка, будто давно знал, что их путь теперь общ.
В вагона проводница проверяет документы:
С собакой?
Да.
Есть документы?
У него? Вряд ли. У меня же паспорт есть.
Хорошо, только тишина.
Пёс устраивается под лавкой, не мешая, не суетясь.
Воспитанный ты, пробормотала Алёна. Но не привыкай. У меня три дня и никаких иллюзий.
Через час Алёна засыпает, а через два просыпается, когда пес положил голову ей на ногу. Спит спокойно, и впервые за последние дни она ощущает, что не одна.
Ночуют они в съёмной квартире, найденной через знакомых в Подмосковье. Две комнаты: одна с окном, другая без. Алёна выбирает вторую, Псу всё равно.
Как тебя звать? спрашивает она.
Он молчит, но смотрит в глаза.
Ладно, будешь Пыль. Серый, тихий, приставучий. Но это ненадолго, не обольщайся.
На следующий день автобус в деревню уходит раньше расписания, и Алёна решает идти пешком. Пыль шагает впереди, иногда останавливается, проверяя, идёт ли она за ним.
Вдоль дороги тянутся берёзовые рощи, редкие машины проносятся мимо. Алёна ловит себя на мысли, что давно не ходила так без цели и расписания.
В какойто момент Пыль свернул.
Мне не туда, замечает Алёна, но он не оборачивается.
Через пару минут он возвращается и встаёт рядом, словно говоря: «Ладно, идём твоей дорогой».
Они заходят в придорожный столовщик: пакетный суп, чай в гранёном стакане, хлеб с холодильным запахом. Пыль ест только после её предложения и делает это аккуратно.
Где ты так научился? удивляется она, но собака лишь напрягается, когда в зал входит мужчина в красной куртке.
К вечеру они возвращаются в квартиру. Пыль устраивается у порога, Алёна на диване в темноте.
Ты странный, спокойный. Как будто всё уже происходило, шепчет она. Пёс тяжело вздыхает, будто у него есть опыт, но слов нет.
Лежа под одеялом, Алёна думает, когда в последний раз рядом был ктото, кто просто шёл и молчал, ничего не требуя. Засыпает, и ей никто не приснился.
Утром Пыль сидит у двери, готовый к дороге. Алёна бросает куртку и понимает, что даже не думает о возвращении в город. Пока что она просто идёт за ним, и этого хватает.
Когда они достигают деревни, Алёна чувствует, что место ждало их давно. Тропка будто знает их шаги, старые заборы выпрямляются, словно чтобы ктото прошёл мимо.
Дом бабушки стоит в стороне, на тихой окраине. Каленчатая калитка, облупившийся забор, почтовый ящик в полупрозрачном виде, крыша, готовая хрустнуть при первом ветре, и скрипучий табурет у двери. Алёна вставляет ключ в замок, вдыхает аромат пыли, дерева и прошедших лет, и охватывается странным чувством будто вернулась к себе прежней, давно потерянной.
Пыль не заходит в дом, останавливается у ворот, бросает на неё взгляд и, словно по сигналу, сверкает по траве к заброшенному забору.
Эй, ты куда? зовёт её Алёна.
Пёс не оборачивается.
Серьёзно? Три дня шли, а теперь «всё, пока»? Нет уж.
Она идёт за ним. Он идёт уверенно, как тот, кто помнит каждый поворот, ямку и уклон поля.
Выходят к небольшому дому, почти скрытому от глаз, с покосившейся трубой, деревянными ставнями и табличкой: «ул. Озёрная, 3». На заборе висит выцветшая, но ещё читаемая записка: «Хозяин умер. Дом закрыт. Вопросы к Марии Петровне, пятый дом слева».
Алёна смотрит на Пыль.
Это сюда? Ты искал именно это?
Пёс просто сидит, не издавая ни звука, будто ждёт, что она поймёт всё сама.
Они идут к Марии Петровне. Женщина лет семидесяти, в выцветшем фартуке, быстрые движения, голос мягкий, но уверенный.
Аа, Пашка Царствие ему небесное, произносит она. Был хороший человек. Немногословный, но с собакой своей как родные. Этот пёс? Вот так встреча Я думала, пропал.
Он сам пришёл, отвечает Алёна. На ошейнике надпись: «Помоги мне добраться домой».
Старушка прищуривается.
Перед смертью он просил меня сделать бирку. Говорил: «Маш, чувствую, он будет искать». Я и сделала. На следующий день Пашка умер.
Оказалось, пёс исчез вскоре после похорон. Мария Петровна вытёрла глаза краем фартука и тихо произнесла:
Этот пёс особенный. Даже когда грустил молчал. А радовался будто знал, что счастье тихое.
Вечером Алёна открывает бабушкин дом, раскладывает плед, заваривает чай в старом чайнике. Пыль ложится у порога.
Ты ведь знал, куда идём, правда? спрашивает она.
В доме пахнет деревом, землёй и чемто родным. Алёна зажигает лампу, достаёт альбом, вспоминает бабушкины слова: «Если человеку одиноко, ему нужно животное, чтобы с кемто молчать». Понимает, что возвращаться в прежнюю жизнь больше не хочет.
Ночью Пыль исчезает, а через час возвращается мокрый, в грязи, с потрёпанным фотоальбомом в зубах. Алёна открывает его первая страница: мужчина лет пятидесяти с тем же псом у ног, их дом и табличка: «Здесь нас не трогайте. Мы уже были везде». Далее снимки их жизни, а на одном ошейник с надписью: «Если ты читаешь это помоги мне добраться домой». Подпись: «Если меня не станет иди, пока ктото не услышит».
Следующий день Алёна покупает в деревне молоток, краску, корм и начинает приводить дом в порядок. Пыль выбирает кресло у окна, иногда уходит и возвращается с «трофеями». Однажды приносит ржавую табличку с автобусной остановки. Алёна смеётся:
Архивариус ты, наш.
Через несколько недель приезжает ветеринар, осматривает пса: восемь лет, крепкий, старый перелом лапы. Сказал, что проживёт ещё долго. Пыль потом долго сидит у двери, словно охраняя.
Через месяц Алёна пишет письмо себе прежней, городской, уставшей: «Ты молодец, что ушла. Если захочешь вернуться спроси, зачем. Здесь я дышу иначе. Здесь Пыль. И я. Живые». Сжигает письмо во дворе, а пёс кладёт морду ей на ботинок.
Она ещё не знает, останется ли навсегда, но уже идёт дальше без чувства потерянности.
