Ты ведь бросила меня? произнесла Варвара, глядя в отражение, пока она пробуждалась без будильника и без планов.
Отражение не ответило, лишь оставалось холодным, как утренний воздух в квартире на проспекте. На кухне царила пустота, холодильник гудел, будто пытаясь заглушить тишину, а кофе и зубная паста уже давно закончились. Оставались лишь старый плед, лоскутный зонт и убеждённость, что жизнь рушится не вчера, а уже давно, но официально об этом объявили только вчера.
Без слёз, пробормотала она, встаём и придумываем чтонибудь. Например, уедем куданибудь на пару дней.
Из шкафа она вытащила потрёпанную сумку, ту, в которой таскала ноутбук в командировки по России: угол надорван, молния застревает, а запах ковролина всё ещё напоминает гостиничные коридоры. Странно, но это чуть успокоило её.
Три дня, кудаугодно, где никто не будет задавать вопросов, сказала она себе и отправилась на Киевский вокзал в полдень, когда город стоял в обеденной паузе: солнце щипало в лицо, люди спешили, а мысли летели в никуда. Электричка должна была прибыть через час, а сумка уже тяжела, как будто её грузила вся её жизнь.
Там, у одной из лавок, сидел без билета серый лохматый пёс с глазами, тусклыми как выцветшее бельё после дождя. Рядом лежала тканевая сумка, будто её оставили и никогда не вернулись.
Варвара подошла. Пёс не пошевелился, лишь бросил на неё взгляд. На ошейнике висела потрёпанная, но читаемая бирка: «Если ты читаешь это помоги мне вернуться домой».
Шутка? спросила она, Или ты серьёзно?
Ответа не последовало, лишь ровное дыхание и взгляд, будто он уже ожидал, что она всё равно вернётся.
Варвара отступила, купила билет и села на лавку чуть дальше. Пёс наблюдал за прохожими, но никого не выбирал.
Что ты ждёшь? спросила она, У тебя встроенный навигатор?
Никакой реакции, лишь тихая надежда в глазах. Когда подошла электричка, она встала. Пёс не пошёл за ней, но кивнул ухом и этого было достаточно.
Ладно, не знаю, куда ты, но на три дня поедешь со мной, сказал она, Дойдем до деревни, разберёмся там.
Он встал и пошёл за ней без поводка, будто давно знал, что их путь теперь общий.
В вагоне проводница спросила:
С собакой?
Да.
Документы?
У него? Вряд ли. У меня паспорт есть.
Ладно, только тихо веди себя.
Пёс занял место под сиденьем, не шумя.
Воспитанный, пробормотала Варвара, Только не привыкай, у меня три дня и без иллюзий.
Через час она задремала, а через два проснулась от того, как пёс положил голову ей на колено. Спал спокойно, и впервые за последние дни Варвара ощутила, что она не одна.
Ночевали они в съёмной квартире, найденной через знакомых в Москве. Две комнаты: одна с окном, другая без. Она выбрала вторую, а псу было всё равно.
Как тебя звать? спросила она.
Он молчал, но смотрел прямо в глаза.
Хорошо, будешь Пыль. Серый, тихий, приставучий. Но это ненадолго, не обольщайся.
На следующий день автобус в деревню ушёл раньше расписания, и Варвара решила идти пешком. Пыль шагал впереди, иногда останавливаясь, проверяя, не отстаёт ли она. По дороге тянулись берёзовые рощи, редкие машины проносились мимо. Варвара ловила себя на мысли, что давно не шла так без цели и плана.
В какойто момент Пыль свернул.
Мне не туда, сказала она, но он не оглянулся. Через пару минут вернулся и встал рядом, будто говорил: «Ладно, идём твоей дорогой».
Они зашли в придорожное кафе: пакетный суп, чай в гранёном стакане, хлеб с привкусом холодильника. Пыль ел только после её предложения и делал это аккуратно.
Где ты научился так себя вести? спросила она, Не умеешь, как в цирке?
Он лишь напрягся, когда в зал вошёл мужчина в красной куртке.
К вечеру они вернулись в квартиру. Пыль улёгся у порога, а Варвара на диване в полутьме.
Ты странный, спокойный, будто всё это уже случалось, пробормотала она.
Он тяжело вздохнул, будто у него тоже был свой опыт, но слов не нашёл.
Лёжа под одеялом, Варвара задумалась, когда в последний раз рядом был ктото, кто просто шёл и молчал, ничего не требуя. Уснула, и ей ничего не приснилось.
Утром Пыль сидел у двери, готовый к дороге. Варвара накинула куртку и поняла, что даже не думает о возвращении в город. Пока что она просто шла за ним, и этого оказалось достаточно.
Когда они добрались до деревни, Варваре показалось, что место ждало их давно. Тропка знала их шаги, а старые заборы выпрямлялись, будто ктото хотел, чтобы они прошли.
Дом старой бабушки стоял в стороне, на тихой окраине: облупившаяся калитка, потрёпанный ящик для писем, крыша, готовая треснуть от ветра, и скрипучий табурет у двери. Варвара вставила ключ в замок, вдохнула аромат пыли, древесины и старых лет, и её охватило странное чувство будто она вернулась к себе прежней, давно потерянной.
Пыль в дом не вошёл, остановился у ворот, бросил взгляд и свернул в сторону, по заросшей травой тропинке сквозь поломанный забор.
Эй, ты куда? крикнула она.
Пёс не оглянулся.
Серьёзно? Мы шли три дня, а теперь «всё, пока»? Нет уж.
Она пошла за ним. Он шёл уверенно, как тот, кто помнит каждый ямочный участок, каждую крутую поляну.
Они вышли к небольшому дому, почти скрытому от глаз, с покосившейся трубой, деревянными ставнями и табличкой: «ул. Озёрная, 3». На заборе висела выцветшая записка: «Хозяин умер. Дом закрыт. Вопросы к Марии Петровне, пятый дом слева».
Варвара посмотрела на Пыль.
Это сюда? Ты искал именно это?
Он просто сел, ничего не сказав, будто ждал, что она сама всё поймёт.
Мария Петровна оказалась женщиной лет семьдесят, в выцветшем фартуке, быстрыми движениями и мягким, но уверенным голосом.
А, Пашка Царствие ему небесное, произнесла она. Хороший был человек, немногословный, но с собакой своей как с родными. Этот пёс его? Да, я думала, пропал.
Он сам пришёл, ответила Варвара. На ошейнике надпись: «Помоги мне добраться домой».
Старушка прищурилась.
Перед смертью он просил меня сделать бирку. Говорил: «Маш, чувствую, он пойдёт искать». Я и сделала. На следующий день Пашка умер.
Оказалось, пёс исчез сразу после похорон. Мария Петровна вытерла глаза краем фартука и тихо сказала:
Этот пёс особенный. Даже когда грустил молчал. А когда радовался так, будто знал, что счастье тихое.
Вечером Варвара открыла бабушкин дом, разложила плед, заварила чай в старом самоваре. Пыль лёг у порога.
Ты ведь знал, куда идём, правда? спросила она.
В доме пахло деревом, землёй и чемто родным. Варвара зажгла лампу, достала альбом и вспомнила бабушкины слова: «Если человеку одиноко, ему нужна собака, чтобы молчать вместе». И поняла: возвращаться в прежнюю жизнь она не хочет.
Ночью Пыль исчез, а вернулся через час, весь в грязи, с потрёпанным фотоальбомом в зубах. Она открыла его: на первой странице мужчина лет пятьдесят с тем же псом у ног, их дом и табличка: «Здесь нас не трогайте. Мы уже были везде». Далее снимки их жизни, а на одном ошейник с надписью: «Если ты читаешь это помоги мне добраться домой». Подпись: «Если меня не станет иди, пока ктото не услышит».
На следующий день Варвара купила в деревне молоток, краску, корм и начала приводить дом в порядок. Пыль облюбовал кресло у окна, иногда уходил и возвращался с «трофеями». Однажды принёс ржавую табличку с автобусной остановки.
Архивариус ты, рассмеялась она.
Через несколько недель приехал ветеринар, осмотрел пса: восемь лет, крепкий, небольшая травма лапы. Сказал, что проживёт ещё долго. Пыль потом долго сидел у двери, словно охраняя.
Через месяц Варвара написала письмо себе городской, уставшей: «Ты молодец, что ушла. Если захочешь вернуться спроси, зачем. Здесь я дышу иначе. Здесь Пыль. И я. Живые». Она сожгла письмо во дворе, а пёс положил морду ей на ботинок.
Она ещё не знала, останется ли навсегда, но шла дальше уже без чувства потерянности.
