Пожалуйста, доченька, помилуй меня, уже три дня я не видел ни крошки хлеба, а денег у меня совсем нет, умоляла старуха продавщицу.
Ледяной зимний ветер пронзал до костей, обнимая древние улочки города, будто напоминая о тех временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и открытыми взглядами. Среди потрёпанных стен и облупившихся вывесок стояла пожилая женщина, лицо её было покрыто сетью тонких морщин, каждая из которых, казалось, хранила свою историю боли, сопротивления и утраченных надежд. В её дрожащих руках сжимался изношенный мешок, заполненный пустыми стеклянными бутылками последние осколки прошедшей жизни. Глаза её были полны слёз, которые медленно стекали по щекам, не спеша высохнуть в холодном воздухе.
Прошу тебя, доченька прошептала она, голос её дрожал, как листок на ветру три дня я не пробовал хлеба. Никакой монеты, ни копейки, чтобы купить хотя бы крошку.
Слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь безразлично покачала головой. Её взгляд был холоден, словно выточен из льда.
И что же ты от меня хочешь? бросила она с раздражением. Это пекарня, а не пункт приёма бутылок. Разве ты не умеешь читать? На табличке ясно написано: бутылки сдавать в специальный пункт, там дают деньги на хлеб, на еду, на жизнь. Что ещё я могу сделать?
Старушка смутно поняла, что пункт сдачи закрывается в полдень, а она пришла слишком поздно, упустив единственный шанс уйти от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, образованной женщиной с достойным видом и честью, которую она не теряла даже в самые тяжёлые дни. А теперь теперь она стояла перед киоском, как нищая, чувствуя, как горечь стыда заполняет её душу.
Хорошо произнесла продавщица, смягчая тон. Тебе стоит спать меньше. Завтра, если принесёшь бутылки рано, приходи, и я тебе накормлю.
Доченька, вмолила женщина, дай хотя бы четверть батона Я заплачу завтра. Меня кружит голова Я больше не вынесу этого голода.
Но в глазах продавщицы не мерцала ни искра сострадания.
Нет, резко прервала она. Я не занимаюсь благотворительностью. Я сама едва сводила концы с концами в конце месяца. Каждый день ко мне подходят толпы, и я не могу накормить всех. Не задерживай меня, у меня очередь.
Недалеко стоял мужчина в тёмном плаще, погружённый в свои мысли. Он выглядел отрешённым, будто находился в другом мире мире забот, решений и будущего. Продавщица мгновенно превратилась, будто перед ней появился не простой покупатель, а важный гость.
Добрый день, Павел Андреевич! вежливо возвестила она. Сегодня к нам пришёл ваш любимый хлеб с орехами и сухофруктами. Пирожные свежие, с абрикосом. Вишнёвые лишь вчера испекли, но они всё ещё вкусны.
Добрый день, ответил мужчина, отрешённо. Дайте мне хлеб с орехами и шесть вишнёвых пирожных
С абрикосом? спросила она, улыбаясь.
Не важно, пробормотал он. С абрикосом, если хотите.
Он вынул из толстой портмоне крупную купюру и молча передал её. В тот миг его взгляд случайно скользнул в сторону и застыл. Он увидел старушку, стоявшую в тени киоска. Её лицо казалось очень знакомым, но память упорно отказывалась вернуть образы. Единственное, что всплыло в сознании, большой брошьцветок, закреплённый на её поношенном плаще. Чтото в нём было особенное, словно было близко.
Мужчина сел в свой чёрный автомобиль, положил сумку с покупками на сиденье и уехал. Его офис находился недалеко, на окраине города, в скромном, но современном здании. Он не любил роскоши. Павел Шатов, владелец крупной компании по продаже бытовой техники, начинал с нуля в начале 90х, когда страна была на грани хаоса и каждый рубль добывался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной трудоспособности он построил империю без помощи связей и покровителей.
Дом его красивый коттедж в пригороде был полон жизни. Жила там жена Жанна, их двое детей Артём и Кирилл, и скоро должна была появиться долгожданная дочурка. Именно звонок от жены вытолкнул его из раздумий.
Паша, сказала Жанна тревожным голосом, нам звонили из школы. Артём опять подрались.
Дорогая, я не уверен, что смогу вздохнул он. У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта мы можем потерять миллионы в обороте.
А мне тяжело идти одной, прошептала она. Я беременна, устала. Не хочу идти туда в одиночку.
Не ходи, сразу сказал он. Обещаю найти время. А Артём получит строгий выговор, если не начнёт вести себя правильно.
Ты никогда не дома, сказала она с печалью. Приходишь, когда дети уже спят, уходишь, пока они ещё в кровати. Я тревожусь о тебе, ты никогда не отдыхаешь.
Это работа, ответил он, чувствуя лёгкое укол чувства вины. Но всё ради семьи. Ради тебя, детей и нашей будущей крошки.
Прости меня, прошептала она. Мне просто нужен ты.
Павел провёл весь день в офисе, а потом ещё и после обеда. Вернувшись домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за слова, но он лишь кивнул.
Ты права, тихо сказал он. Я слишком много работаю.
Он предложил разогреть ужин, но Павел отказался.
Я уже поел в офисе. Принёс абрикосовые пирожные с того же киоска. Они восхитительны. И хлеб с орехами
Нам не понравился хлеб, заметила Жанна. Дети даже не доели его.
Павел задумался. В его голове всплыло изображение той старушки. Было чтото в ней глубоко знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь И вдруг, как вспышка, вернулась память.
Неужели это она? прошептал он. Тамара Васильевна?
Сердце сжалось. Он вспомнил школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Помнил, как она объясняла математику, терпеливо разбирая каждую задачу. Вспомнил, как он, бедный ребёнок, жил с бабушкой в крошечной квартире, где иногда не было даже хлеба. И она замечала его. Не позволяя ему чувствовать стыд, она придумала «работу» для него: помогать по дому, сажать цветы, чинить забор. А потом, без промедления, на столе появлялась еда. И хлеб её хлеб, испечённый в русской печи, с хрустящей коркой и ароматом детства.
Я должен её найти, решил он.
На следующее утро Павел не пошёл в офис. Оставил машину дома и пошёл к хлебному киоску, сердце билось, как у школьника перед экзаменом. Холод был тем же, но уже не пронзал так сильно: в нём горела тревожность, согревающая сильнее любого пальто.
Он пришёл, когда продавщица ещё открывала металлическую ставню.
Вы видели вчера старушку с цветочным брошем? спросил он, даже не поздоровавшись.
Продавщица пожал плечами.
Пришла опять на рассвете, оставила бутылки и ушла. Сказала, что не хочет беспокоить. Выглядала очень слабой.
Павел прошёл по близлежащим улицам, проверил входы в дома, скамейки в парке, где пожилые играют в домино. Расспрашивал дворников, охранников банкоматов, цветочницу на углу. Никто ничего конкретного не знал; лишь то, что «преподавательница» теперь живёт в подвале полузаброшенного здания на улице Садовая, где раньше стояла школа 17.
Он нашёл её там.
Тамара Васильевна сидела на сломанной табуретке рядом с самодельной печкой из бочонки. Подвал пахнул сыростью и дешёвым углём. На коробке, служившей столом, лежал кусок чёрного твёрдого хлеба и чашка с тёплой водой.
Увидев его в дверях, она не удивилась. Только поправила брошь тот же самый, с облупившимися эмалевыми лепестками и прошептала:
Павел Шатов Ты вырос.
Он опустился на колени перед ней, как в детские годы, когда приносил ей тетради на проверку.
Учительница почему вы ничего не сказали? Почему не искали меня?
Она улыбнулась той уставшей улыбкой, которую он помнил по урокам алгебры.
Потому что ты уже взмыл, птичка. А я я лишь ветка, с которой ты оттолкнулся.
Павел взял её холодные руки.
Теперь я ветка для вас. Навсегда.
Никаких громких речей не потребовалось.
В тот же вечер Тамара Васильевна вышла из подвала с небольшой картономчемоданчиком и брошем, аккуратно зафиксированным в новом пальто, которое Павел ей подарил по пути. Дома Жанна встретила её со слезами и объятием, которого сама не ожидала. Артём и Кирилл, сначала робко, сели у её ног, пока она учила их делать бумажные кораблики «как в прежние времена, когда реки были шире, а дети смелее».
Когда родилась девочка, её назвали Тамарой. Потому что есть долги, которые нельзя оплатить деньгами, а только именами, произносимыми каждое утро при пробуждении.
На лацконе старого пальто её брошь продолжала блестеть, уже не как память о тяжёлых временах, а как доказательство того, что жизнь иногда делает такие большие обороты, что ученик снова оказывается перед учителем только теперь он держит мел в руке.
