Когда Анастасии исполнилось тридцать, она вдруг ощутила, что её жизнь похожа на бесконечную паузу.
Днём она сидела в офисе небольшого ITстартапа в Петербурге, проверяла тексты на сайте, исправляла чужие запятые и придумывала лаконичные подписи к кнопкам. Вечером возвращалась в съёмную однушку на пятом этаже, из окна которой открывался лишь серый фасад соседнего дома и узкая полоска неба. У неё был парень Илья, программист из того же отдела, но их отношения уже год как застряли между «просто встречаемся» и чемто более определённым.
Они виделись дватри раза в неделю. Иногда он оставался у неё, иногда она приходила к нему, в его аккуратную, почти безликую квартиру с белыми стенами и телевизором, занимавшим почти всю стену. Разговоры всё чаще сводились к обсуждению проектов, сериалов и того, где выгоднее закупать продукты. Когда речь заходила о будущем, Илья отшучивался или говорил, что сейчас «не время спешить».
Анастасия кивала, хотя внутри каждый раз чтото сжималось. Она сама не могла ясно сформулировать, чего хочет. С одной стороны, её пугала мысль о браке и детях, о том, что придётся выбирать, от чего отказываться. С другой эта затянувшаяся неопределённость изматывала.
В начале апреля мама позвонила и сказала, что надо разобрать старые вещи у бабушки. Квартиру собирались сдавать, а часть мебели и посуды продать. Бабушка умерла осенью, и всё это время никто не открывал её шкафов и антресолей.
Ты же у нас самая аккуратная, напомнила мать. Я до вечера на работе, тётя Нина приедет помогать, но ей тяжело таскать коробки. Съезди, посмотри, что можно выкинуть.
Анастасия согласилась без особого воодушевления. Бабушку она любила, но последние годы она жила в своём мире, путала имена, забывала, кто приходил вчера. Воспоминания о ней связаны больше с запахом варенья и шуршанием старых газет, чем с разговорами.
В субботу утром она поехала в дачу бабушки в Тверскую область, в пятиэтажный панельный дом, где в подъезде пахло пылью и чемто старым. Дверь открылась скрипом, привычным для таких домов. Внутри всё напоминало осень: ковёр с потертыми узорами, серый диван, покрытый пледом, стеклянные шкафчики.
Тётя Нина уже стояла в комнате в тёмносинем халате, держала в руке тряпку и командовала, куда складывать книги и посуду.
Фотоальбомы не выбрасывай, сразу сказала она. Их мама берегла.
Анастасия кивнула и принялась за нижнюю полку шкафа, где в глубине лежали старые папки и коробки. Пыль щекотала нос, стекло слегка дрожало, когда она вытаскивала стопки пожелтевших конвертов.
Среди тетрадей и открыток нашлась небольшая деревянная рамка с фотографией. Стекло было слегка мутным, но лица различались отчётливо. На снимке бабушка, лет тридцатьчетыре, стояла в парке, волосы убраны назад, светлое платье с мелким узором. Рядом мужчина в военной форме, без фуражки, с короткими тёмными волосами. Он смотрел в сторону фотографа, а бабушка на него. В её взгляде было чтото, чего Анастасия раньше не замечала.
Она перевернула рамку. На обороте написано выцветшими чернилами: «Зина и Саша. 1947». Ниже неразборчивые буквы, будто ктото хотел дополнить надпись и передумал.
Тётя Нина, а кто это? спросила Анастасия, показывая рамку.
Тётя Нина посмотрела, на секунду замерла, будто у неё перехватило дыхание.
Ой, это старье, быстро сказала она и отвернулась. Положи к другим.
Но бабушка и какойто Саша. Я про него не слышала.
Мало ли, с кем она фотографировалась, отмахнулась тётя Нина. Потом разберём. Ты лучше смотри, там внизу альбомы, не перепутай с журналами.
Тон был слишком поспешным. Анастасия почувствовала, как внутри шевелится любопытство. Она ещё раз вгляделась в лицо мужчины. Ничего знакомого ни в чертах, ни в выражении. Но то, как бабушка на него смотрела, не давало отвести взгляд.
Остаток дня они с тётей провели за разбором вещей. К вечеру Анастасия забрала коробку с фотографиями и письмами, сказав, что дома всё разложит по папкам. Тётя Нина лишь кивнула.
Вечером, вернувшись в свою квартиру, она поставила коробку на стол и какоето время просто смотрела на неё. Илья написал, что не сможет приехать у него срочный дедлайн. Она ответила «ладно» и выключила звук.
Квартира наполнилась шуршанием бумаги, когда она начала перебирать снимки. Вот бабушка подростком, в школьной форме. Вот мать в вязаной шапке. Вот какойто дачный стол, за которым сидят незнакомые люди. Фотография с мужчиной в форме лежала чуть в стороне, опираясь рамкой о стену.
Анастасия поймала себя на том, что всё чаще бросает на неё взгляд. В конце концов она взяла рамку и поставила перед собой.
«Зина и Саша. 1947».
Семья всегда говорила, что бабушка Зина вышла замуж за дедушку Виктора в конце сороковых. О войне рассказывали мало, лишь общими фразами. Дед погиб, когда маме было пять лет. О других мужчинах в жизни Зины Анастасия ничего не слышала.
Она сделала пару снимков на телефон, чтобы показать маме, и убрала рамку в сторону. Но уснуть той ночью не получалось. В голове крутилось новое количество вопросов.
На следующий день она заехала к маме, живущей в двух остановках от станции метро, в двухкомнатке с балконом, заваленным цветочными горшками.
Ну что, разобрала? спросила мать, ставя на стол чай и печенье. Нина не ворчала?
Ворчала, но терпимо, ответила Анастасия и достала из сумки фотографию. Мам, а ты знаешь, кто это?
Мама взяла рамку, прищурилась. Лёгкая улыбка исчезла, но быстро вернулась.
Это твоя бабушка. Ты что, не узнаёшь?
А мужчина?
Какой мужчина? сделала вид, что рассматривает фон. А, этот. Не помню. Наверное, ктото из знакомых. Тогда все фотографировались.
Тут подписано: «Зина и Саша». Ты про него никогда не рассказывала.
Мама поставила рамку на стол и взяла чашку.
Да мало ли. У мамы была молодость, свои друзья. Что теперь вспоминать.
Но ты же наверняка слышала, кто он. Он в форме, 1947 год. Может, фронтовой товарищ?
Зачем тебе это? голос мамы стал резче. Человека давно нет, и мамы тоже. Что копаться в прошлом?
Анастасия почувствовала, как внутри поднимается упрямство.
Просто интересно. Я поняла, как мало знаю о бабушке. Она почти ничего не рассказывала.
Значит, не хотела, отрезала мать. Некоторые вещи лучше оставить в покое.
Она встала и пошла на кухню заваривать ещё чай. Разговор был явно закончен.
Анастасия сидела, глядя на фотографию. Её задело не столько отсутствие ответа, сколько резкая оборона. Если бы это был просто знакомый, мама бы так не реагировала.
По дороге домой она открыла в телефоне снимок оборота фотографии и увеличила надпись. Под «Зина и Саша. 1947» внизу проступали едва заметные буквы и цифры «Июнь». Больше разобрать не удалось.
В следующие дни работа шла как обычно, но мысли всё время возвращались к мужчине в форме. В перерывах между правками она ловила себя на том, что разглядывает его лицо на экране телефона, пытаясь угадать характер.
Илья несколько раз предлагал встретиться, но у него всё время находились какието дела. То тренировка, то встреча с друзьями, то срочная правка кода. Анастасия соглашалась переносить, но каждый раз ощущала растущую усталость.
Однажды вечером, когда она снова сидела над коробкой с письмами, ей пришла в голову мысль. В одном из альбомов был снимок, где бабушка с подругами стояла у здания с вывеской «Дом культуры железнодорожников». Внизу подпись: «Тверь, 1949». Значит, после войны бабушка какоето время жила в Твери.
Она открыла ноутбук и нашла краеведческий форум, где обсуждалась послевоенная жизнь. Среди сообщений упоминались списки погибших и пропавших без вести. Алёна подумала, что если Саша был военным, его фамилия могла бы быть в списках, но фамилия у неё не была.
В выходной она позвонила тёте Нине.
Тётя Нина, а бабушка после войны жила в Твери? спросила она.
Да, какоето время. Туда её эвакуировали, там и осталась, пока не вернулись. Что?
А ты про Сашу ничего не знаешь? добавила Анастасия.
В трубке повисла пауза.
Ты всё про этого Сашу, вздохнула тётя Нина. Слушай, оставь это. Мало ли, что было. Война, голод, люди сходились, расходились.
Но ты же чтото знаешь.
Знаю, но не хочу говорить. Не изза тайны, а потому что больно вспоминать. И маме бы не понравилось, что мы раскладываем её прошлое.
Я не хочу никого осуждать, тихо сказала Анастасия. Мне просто важно понять, какой она была, а не только как больная старушка, которую я помню.
Тётя Нина сделала паузу, потом устало сказала:
Ладно. Приезжай в воскресенье, только ты, без мамы. Поговорим.
Всю неделю Анастасия ходила как на иголках. На работе механически исправляла чужие тексты, а по вечерам перебирала письма, надеясь найти хоть одно упоминание Саши. В конвертах в основном были открытки от подруг и редкие письма от дедушки Виктора.
В четверг Илья предложил съездить летом на море.
Можно взять тур сгоревший, говорил он по телефону. На две недели. Ты же всё равно отпуск планировала брать.
Планировала, ответила она. А дальше?
Что дальше? не понял он.
Ну, поедем, отдохнём. А потом?
Он помолчал.
Потом будет осень, сказал наконец. Проекты, работа. Жизнь.
Анастасия почувствовала знакомое раздражение.
Ладно, обсудим потом, сказала она и отключилась, сославшись на дела.
В воскресенье она поехала к тёте Нине. Тётя жила в старом кирпичном доме недалеко от парка. В квартире пахло жареным луком и стиранным бельём. На стенах висели коврики с оленями и фотографии детей и внуков.
Проходи, сказала тётя, поправляя очки. Чай?
Буду, спасибо.
Они сели за кухонный стол. Тётя поставила перед ней чашку, сама присела напротив, сложив руки.
Значит, про Сашу хочешь знать, начала она без предисловий. Только потом маме осторожнее. Она всё пережила посвоему.
Анастасия кивнула, чувствуя сухость во рту.
Мама твоя родилась в Москве, продолжала тётя. А до этого они с Зиной жили в Твери. Зина туда попала в эвакуацию, где и познакомилась с Сашей. Он был лейтенантом, раненым, лежал в госпитале. Потом его оставили в части, вроде комендантской службы.
Тётя сделала глоток чая, помолчала.
Они любили друг друга, сказала она тихо. Я была маленькая, но помню. Он приходил с шоколадом, которого тогда в городе почти не было. Зина с ним смеялась. Я её такой больше не видела.
Почему он не стал моим дедушкой? спросила Анастасия, чувствуя тяжесть в груди.
Потому что его забрали, ответила тётя, глядя в окно. В сорок седьмом начались проверки, фильтрации. У него брат попал в плен, и его арестовали. После этого он ушёл и не вернулся. Зина писала запросы, но ответы приходили редкими, а потом исчезли.
Его арестовали? уточнила Анастасия.
Скорее всего. Тогда много кого забирали, особенно тех, кто вернулся с фронта и имел родственников в плену. Писем от него больше не приходило.
А бабушка она его ждала?
Сначала да. Год ждала, второй тоже. Потом ей сказали не высовываться, иначе её тоже поймают. Она уже была почти одна. Её советовали выйти замуж за «надёжного» человека.
За дедушку Виктора.
Он работал на заводе, был партийным. Нормальный мужик, не пил, не обижал. Но Зина его не любила так, как Сашу. Видно было, что между ними не хватает того огня.
Тётя вздохнула.
Мама твоя родилась через год после их свадьбы. О Саше в доме старались не говорить. Время было такое, лучше забывать. Зина спрятала его фотографию в дальний ящик, а одну оставила в рамке.
Мама знала?
Случайно нашла письма, когда была подростком. Тогда Зина крикнула ей, что это «старые глупости». Девочка поняла, что у матери была другая жизнь, другая любовь, и что эта любовь закончилась не её волей.
Анастасия ощутила ком в горле. Ей стало жалко и бабушку, и маму, и этого незнакомого солдата.
Почему мама так остро реагирует? спросила она. Прошло столько лет.
Потому что она всю жизнь жила с ощущением, что её отец не тот, кого она любила больше всего, голос тёти стал глухим. Она мне говорила: «Получается, я помеха. Если бы не я, мама могла бы ждать Сашу». Дети так думают. И потом, когда она выросла, это чувство осталось, поэтому она держится за «правильную» семью, за то, как надо. Любое напоминание о Саше ей как нож.
Анастасия вспомнила, как мама постоянно говорила о долге, о том, что «главное семья», что «не надо выдумывать себе страсти, жить надо спокойно». Теперь эти фразы звучали иначе.
А бабушка жалеет? тихо спросила она.
Кто её знает, пожала плечами тётя. Она вовсе не говорила открыто. Иногда, когда думала, что я неОна поняла, что, раскрыв тайны прошлого, она дарит себе свободу выбирать собственный путь, а не жить в тенях чужих незавершённых историй.
