Когда родные дети становятся чужими: исповедь матери
В молодости, полной сил и мечтаний, я, Людмила Викторовна Волкова, жила лишь для детей. Подруги шептали: «Не отдавай им всю себя, сохрани крупицу души». Не слушала. Теперь, в семьдесят, лежу в тишине — даже воды подать некому. Их слова жужжат в висках, а сердце сжимает горькое «знала бы».
Муж, Артём Николаевич, погиб, когда сыну Кириллу стукнуло три, а дочери Алине — пять. Одна с малышами — крест тяжёлый. Пахала на трёх работах, чтобы крохи не в чужом поту купались. Бабушка моя ворчала: «Ребёнку глаза матери милее каравая». Да кто бы хлеб принёс, кабы я у печи сидела?
Пыталась заменить отца — залюбливала, задаривала. Думала — дыру в их сердцах заплатами латки залатаю. Выросли. Разлетелись галчатами. Я рвалась в идеальные бабушки — внукам последнюю рубаху готова была отдать.
Проснулась как-то на рассвете — ноги ватой. Чудом до телефона доползла. Кирилл буркнул: «Мать, конференция утром, сам как загнанный». Алина — тишина в трубке. Скорая примчалась быстро — фельдшер хмуро покачал головой.
В больнице — забитые вены. Врачи цокали: «Чуть позже — инфаркт бы схватила». Месяц под капельницами. Умоляла детей навестить. Пришли — стояли у порога: «У нас свои семьи. Ты же сильная».
Алина оправдывалась — младший в академию поступает. Кирилл — жена на курсах. Решили, мол, в палате за тобой присмотрят. «Важные» дела оказались дороже матери.
Выписали — дом пустотой обдал. Даже чайник поднять — руки дрожат. Соседка Валентина Семёновна за тысячу рублей в неделю помогать стала. Две старушки, как пчёлки — на крохотную пенсию греемся.
Теперь ясно: слепая жертвенность — яд для души. Не научила их благодарности. В молодости сердце раздарила — в старости пустота ответила.
Всем матерям заклинаю: не хороните себя в детях. Учите доброте да совести, а не игрушками совесть затыкайте. Что в душу посеете — то в старости сожнёте.
