Маму зовут Светлана Ивановна, ей сорок два. Меня она родила в юности — едва окончив школу, в семнадцать. Её первая любовь обернулась не свадебным платьем, а пелёнками, бессонными ночами и борьбой за кусок хлеба. Отец сбежал ещё до моего рождения, а на ноги маму подняли только бабушка с дедушкой. Благодаря им она выучилась на бухгалтера, а я хоть узнала, что такое детство.
Мама никогда не married, хотя ухажёры водились. Но дальше чаепитий дело не шло. Говорила, смеясь: «Вот ты на ноги встанешь — тогда и о своём счастье подумаю». Жили мы душа в душу. Она была мне подругой: вместе красили ногти, примеряли платья, спорили о музыке. Мои подростковые эксперименты — сиреневые волосы, пирсинг в носу, кожаные браслеты — она встречала шутками. Казалось, мы понимаем друг друга с полуслова.
Мне двадцать. Поступила в институт, устроилась в кафе, завела парня. Думала, мама затоскует — ведь я всегда была смыслом её жизни. Но вместо грусти — влюблённость. И не в кого-нибудь, а в парня, который младше её на двадцать лет!
Всё началось с рассказов о новом коллеге. Мама работает учителем литературы в гимназии. Как-то в её историях зачастило имя «Вадя». Сначала не придала значения. Но скоро поняла: мама теряет голову. «Вадим Александрович» оказался преподавателем физкультуры, которому всего… двадцать один! На год старше меня. И вот моя мать, солидная женщина, превратилась в влюблённую школьницу: печёт ему блины, помогает заполнять журналы, таскает в термосах борщ — мол, «мальчик худой, в спортзале сил не хватает».
Я обомлела. За всю жизнь мама ни разу не собрала мне завтрак, а тут — целый ритуал. Поговорила с её подругой-завучем — та тоже переживает. Говорит, Светлана перевоплотилась: перекрасилась в блондинку, сменила платья на джинсы с стразами, смеётся на два тона выше. Оказалось, Вадим обронил, что она напоминает ему «ту советскую эстрадную диву».
Потом грянуло как гром: мама собралась переезжать к Вадиму. Мол, «пора пожить для себя». Попыталась вразумить её: «Он же мальчишка! Снимает угол у тётки, зарплаты хватает только на кроссовки!»
— Он меня ценит, — парировала мама. — С твоим отцом такого не было. Хотим расписаться.
Меня будто кипятком ошпарило.
— Ты в своём уме?! — кричала я. — Он тебя использует! Нужна прописка и твоя квартира!
— Не смей так о нём! — хлопнула дверью мама.
Мы ругались впервые за двадцать лет. Она кричала, что я эгоистка, я — что она слепая дура.
Уже собиралась идти к директору, но передумала — не хотела позорить маму. Взяла и спрятала её документы: паспорт, СНИЛС, ИНН. Без бумаг в загс не сунутся.
Сочтёте меня чудовищем? Пусть. Но лучше так, чем потом вытаскивать её из депрессии, когда этот «жених» исчезнет после регистрации. Жду. Если Вадим останется, даже зная, что брак откладывается — может, и правда чувства. А если начнёт торопить, требовать «срочно найти бумаги» — тогда всё ясно.
Любовь любовью, но за близких надо бороться. Даже если они этого не понимают.
