Меня свекровь проклинает за то, что я увела её сына, переставшего плясать под её дудку.
Три года назад я впервые вошла в дом родителей моего мужа, и сразу стало ясно: для моего Дмитрия в этом гнезде не было ни капли тепла. Вся материнская любовь доставалась младшему сыну, Артёму, а Диму держали на побегушках — вечным подручным, готовым по первому зову бросаться на помощь. Артём же купался в заботе: его лелеяли, холили, словно редкий цветок, не позволяя даже ложку за собой помыть.
Свекровь, Людмила Петровна, и свёкор, Игорь Васильевич, жили в просторной избе на окраине деревни, окружённой бескрайними лесами да речкой. Здесь всегда находилось дело: то крышу подлатать, то дров наколоть, то грядки прополоть. Да ещё коровы, куры, огород — работы хватило бы на десяток человек. Я каждый день благодарила небеса, что мы с Димой жили далеко, в городе, за шесть часов езды от их хозяйства. Он и сам дышал свободнее вдали от родного дома. Но стоило нам приехать в гости, как на него обрушивалась лавина дел, будто он не родной сын, а наёмный работник, которому платят лишь крышей над головой.
Когда мы только поженились, Людмила Петровна расписывала нам деревенский рай: ночи у костра, рыбалка на зорьке, парное молоко да душистый хлеб. Мы клюнули на эту приманку и решили провести первый отпуск в их деревне. Мечтали о тишине, о долгих прогулках у воды, о покое. Но иллюзии рассыпались в первый же день.
Едва мы, уставшие с дороги, переступили порог, отдых кончился. Дмитрия тут же снарядили в рваных сапогах и отправили чинить сарай. Меня же, не дав и чаю попить, усадили чистить ведро картошки да мыть гору посуды. А потом — готовка на всю ораву: свёкор, свекровь, их друзья, дальние родственники. Две недели превратились в каторгу. Костёр мы разожгли один раз — да и то для шашлыка гостям. На речку Дима так и не выбрался. Но больше всего бесило поведение Артёма. Мы с мужем крутились как белки в колесе, а он, ленивый и довольный, валялся на диване, уткнувшись в телефон, или спал до обеда. Его жизнь укладывалась в три пункта: кровать, холодильник, туалет. И при этом Людмила Петровна смотрела на него с обожанием, будто он — её единственная гордость.
На седьмой день я не выдержала. Ночью, когда мы остались одни, спросила Дмитрия: «Почему твой брат ничего не делает? Чем он занят, кроме как есть и спать?» Муж, устало закрыв глаза, ответил, что Артём — «будущий светило». Мол, мать считает, что он должен беречь силы для науки, а чёрная работа — не для него. Наука, правда, длилась уже восьмой год: то отчисление, то академ, то снова провал. А Дима? Он годами тянул лямку: то крышу кроет, то печь кладёт, то забор ставит. Так было, пока я не появилась в его жизни.
Тот «отпуск» стал последней каплей. Я начала говорить Диме, что пора скинуть этот груз. Почему он должен горбатиться, пока Артём живёт как барин? Разве младший не мог бы хоть что-то сделать? Родители месяцами копили дела к нашему приезду, хотя многое мог бы и свёкор. Но Людмила Петровна берегла Артёма, как зеницу ока, не позволяя ему даже веник в руки взять.
К моей радости, Дима задумался. Впервые он увидел, как с ним обходятся, и согласился: хватит быть вечной палочкой-выручалочкой. Мы решили больше не вестись на уговоры. На майские, несмотря на звонки свекрови, остались дома. И на другие праздники не поехали. А когда у нас появилась возможность съездить в настоящий отпуск — к морю, без дел и забот, — мы сообщили об этом. Людмила Петровна взорвалась. Она орала, что мы бросили семью, что без нас им не справиться. Дима хладнокровно спросил, с чем именно. Оказалось, они затеяли перестройку бани — и, конечно, ждали нашей помощи.
Тут мой муж не выдержал. Он бросил матери в лицо: «У тебя есть ещё один сын. Может, ему пора подвигаться?» Свекровь залепетала, что Артём занят учёбой, что ему нельзя отвлекаться. Но Дима напомнил, как сам, будучи студентом, вкалывал на семью, потому что «брат был маленький». А теперь? Теперь Артём взрослый, но всё равно неприкосновенный. «Мам, у тебя два сына, — сказал он, и в голосе дрожала обида. — Но похоже, что один — твой, а я — так, случайный». И бросил трубку.
Не прошло и минуты, как Людмила Петровна позвонила мне. Её голос дрожал от злости. Она обвинила меня в том, что я отравила её сына, разрушила семью, украла у неё Дмитрия. Я молча положила трубку и заблокировала её номер. И знаете — ни капли жалости.
Если бы Дима был единственным ребёнком, я сама бы звала его помогать родителям. Но когда в семье двое, и один живёт как царь, а второй — как слуга, это несправедливо. Я не хочу, чтобы мой муж чувствовал себя чужим в родном доме. И если ради этого нужно порвать со свекровью — я готова. Наша жизнь — наша, и мы наконец выбрали себя.
